История Скотланд-Ярда.

История Скотланд-Ярда.

В те дни, когда вышла в свет книга Гальтона, на берегах Темзы уже возвышались два новых больших комплекса зданий с остроконечными фрон­тонами и крепостными башнями по углам. В них разместился новый Скот­ланд-Ярд — главная резиденция лондонской полиции.

Когда-то в этом ком­плексе зданий останавливались шотландские короли при посещении лондон­ского двора «Скотланд-Ярд — Шотландский двор». Отсюда и происходит на­звание — Скотланд-Ярд.

То, что английская полиция моложе французской, имеет свои причины. Кажущиеся многим иностранным наблюдателям преувеличенно болезненные представления англичан о гражданских свободах привели, естественно, к то­му, что английская общественность до тех пор усматривала в любом виде полиции угрозу этим свободам, пока в 30-х годах XIX века лондонцы не ста­ли буквально тонуть в болоте преступлений, насилия и беззакония.

Из-за та­кого понимания гражданских свобод Англия столетиями не имела ни обще­ственных обвинителей, ни настоящей полиции. Поддержание порядка и ох­рана собственности считались делом самих граждан.

Неизбежный конфликт с преступностью породил еще более нежелательные фигуры: доносчиков и тайных сыщиков — добровольных детективов ради наживы, мести или из любви к приключениям. При поимке вора и его осуждении они получали воз­награждение из суммы денежного штрафа, а в делах об убийстве или грабе­жах — вознаграждение в виде премии.

Каждый мог взять на себя роль доносчика, задержать преступника, привести его к мировому судье и обвинить. Если это приводило к осужде­нию, то он получал свое вознаграждение, что часто вызывало месть сообщ­ников осужденного. Тюрьмы были лишь пересылочными пунктами по пути на виселицу или в ссылку.

Сорок фунтов, оружие и имущество осужденного — вот плата государ­ства и общины за поимку вора. Эти «кровавые деньги» являлись большим соблазном для всякого рода странных «детективов», а следствием была силь­но развитая коррупция.

В 1826 году в Лондоне существовали целые районы, где обворовывали даже днем. На 822 жителя приходился один преступник. 30 ООО человек су­ществовали исключительно за счет грабежей и воровства.

Ситуация была столь серьезна, что министр внутренних дел Роберт Пил решил наконец соз­дать полицию вопреки общественному мнению. 7 декабря 1829 года тысяча полицейских в голубых фраках и серых полотняных брюках с черными ци­линдрами на головах проследовали в свои полицейские участки, располо­женные по всему городу.

Цилиндры должны были продемонстрировать лон­донцам, что не солдаты, а граждане взяли на себя их охрану.

Но через не­сколько лет стало ясно, что охранная полиция, носившая полицейскую фор­му и действовавшая официально, была не в состоянии на деле побороть пре­ступность, а тем более раскрыть уже совершенное преступление.

Понадоби­лось несколько особо жестоких убийств, чтобы министр внутренних дел в 1842 году, набрался мужества сделать еще один шаг. 12 полицейских сняли, свою форму и стали детективами. Они занимали три маленьких помещения в Скотланд-Ярде. Писатель Чарльз Диккенс увековечил их деятельность, слово «детектив» для криминалиста стало термином и распространилось во всем мире.

В самой же практике раскрытия преступлений сначала почти ничего не изменилось. Подозрительные отношения со стороны граждан к детективам порождали ограничения, которых не было во Франции и которые шли на пользу лишь уголовникам.

С августа по 9 ноября 1888года преступления неизвестного убийцы по­трясли английскую общественность. Все убитые были проститутками. За жестокость, с которой совершались преступления, убийцу прозвали Джек Потрошитель. Преступления прекратились так же неожиданно, как и нача­лись, и остались нераскрытыми.

Конечно, возмущение лондонской общественности было закономер­ным. Но разве возмущение не должно было быть направлено на саму обще­ственность? Разве убийства Джека Потрошителя не показали общественно­сти с самой страшной стороны, куда ведет упорная неприкосновенность лич­ных свобод?

Во всяком случае, над Лондоном витала тень Потрошителя, когда Галь-тон работал в своей лаборатории над тысячами отпечатков пальцев. В 1892 году была издана его книга «Отпечатки пальцев». И, несмотря на большой авторитет Гальтона, понадобился целый год, чтобы министерство внутрен­них дел обратило на нее внимание. Была назначена комиссия, которой пред­стояло изучить как бертильонаж, так и систему отпечатков пальцев и решить, какую из систем следует ввести в Англии.

Члены комиссии сначала отправились в лабораторию при музее Саут-Кенсингтон, чтобы ознакомиться с методом отпечатков пальцев. Простота идентификации при помощи отпечатков пальцев была столь поразительной, что комиссия не раз еще повторила свое посещение.

Однако введение этого метода в практику вызывало затруднения, свя­занные с системой регистрации отпечатков пальцев. Если бы четыре основ­ные группы рисунков отпечатков пальцев (без треугольника, треугольник слева и справа, а также завихрения) встречались в равных количествах, то можно было бы легко распределить 100 ООО карточек с десятью отпечатками пальцев в каждой так, чтобы найти любую из них без особого труда. Но по­добной равномерности, к сожалению, не наблюдалось. Дуги встречались зна­чительно реже, чем все остальные рисунки. Это приводило к такому скопле­нию карточек в некоторых ящиках, что быстро найти нужную среди них бы­ло невозможно.

Комиссия видела перед собой исключительно простой метод идентификации, от использования которого приходилось отказываться только из-за того, что еще не продумана система регистрации. Значит, отдать предпочте­ние бертильонажу — методу более сложному, чтобы спустя некоторое время узнать, что Гальтон все же решил проблему классификации?

Пока в Лондоне шли споры, Париж и чердак Дворца юстиции превра­тились, как выразился один современник, в «Мекку полицейской админист­рации». Система Бертильона победным маршем шествовала по континен­тальной Европе. Шефы полиции европейских стран, сознавая несовершенст­во своих систем идентификации, отправлялись к Бертильону, не имея ника­кого представления о дактилоскопии. Они не могли даже предположить, что за тысячи километров от Европы, в другом полушарии, тем временем проис­ходили события, которым суждено было в корне подорвать их убеждения. Но кто в Европе думал в те времена о Южной Америке, кто думал о такой стра­не, как Аргентина, когда заходила речь об использовании достижений науки в работе полиции?

Жуану Вучетичу, служащему полицейского управления провинции Бу­энос-Айрес, было 33 года, когда 18 июля 1891 года ему было поручено обо­рудовать антропометрическое бюро.

Имея врожденные способности к математике и статистике, Вучетич восторженно относился ко всему новому. Для него не составило особого тру­да создать что-либо подобное тому, что было сделано Бертильоном: заклю­ченных обмеряли и регистрировали. Но каким бы новым для Вучетича ни был антропометрический метод, он, как выразился его биограф, «не затронул клеточек мозга Вучетича, в которых покоились его творческие силы». В большей степени его заинтересовали эксперименты англичанина Гальтона.

Помощники Вучетича едва лишь овладели до некоторой степени прие­мами бертильонажа, а он уже смастерил примитивное приспособление для снятия отпечатков пальцев и стал дактилоскопировать всех арестованных, которых доставляли в бюро.

Совершенно самостоятельно Вучетич пришел к четырем группам, кото­рые соответствовали группам Гальтона:
  1. отпечатки, состоящие только из дуг;
  2. отпечатки с треугольником с правой стороны;
  3. отпечатки с треугольником с левой стороны;
  4. отпечатки с треугольником с обеих сторон.

Группы отпечатков для большого пальца он обозначил буквами А, В, С, Д, а для других пальцев — цифрами.

Итак, если он брал отпечатки одной руки, где большой палец имел дуги, указательный — треугольник слева, средний — треугольник справа, безымян­ный — два треугольника, а маленький палец — опять дуги, то особенности от­печатков пальцев этой руки можно было выразить формулой: А, 3, 2, 4, 1. Формула для двух рук была в два раза длиннее и имела приблизительно та­кой вид: А, 3,2, 4, 1 / Е, 2, 2,3, 3.

Вучетич устроил картотеку так, что распределение карточек шло по бук­вам и цифрам формулы. Если возникала необходимость установить, снимал ли он отпечатки пальцев у данного заключенного, то ему нужно было вывес­ти формулу десяти пальцев и посмотреть в соответствующем ящичке карто­теки. Дальнейшее развитие антропометрии стало для Вучетича обремени­тельным.

Вучетич предпринял попытку убедить свое начальство в преимуществе дактилоскопии. Но в те годы царило мнение, что все исходящее из Парижа является совершенством. Разочарование от того, что его не хотят понять, так задело Вучетича, что он заболел язвой желудка, которая мучила его до по­следних дней жизни.

Тайно он все же продолжал работать и писал в очень удрученном состоя­нии свою следующую книгу — «Система идентификации». Наконец, в 1894 году преимущество дактилоскопии было столь очевидно, что пришлось ее признать. Однако сторонники Бертильона всячески противились введению дактилоскопии. Поэтому только спустя два года, в июне 1896 года бертильо-наж был отменен в полиции всей провинции и заменен дактилоскопией.

Это решение сделало Аргентину первым в мире государством, в котором отпечатки пальцев стали единственным средством идентификации в поли­цейской службе. Постепенно большинство южноамериканских государств одно за другим ввели в полицейскую практику систему Вучетича: в 1903 го­ду — Бразилия и Чили, в 1906 году — Боливия, в 1908 году — Перу, Парагвай и Уругвай.

Вучетич даже и не подозревал, какой это триумф. Он получал слишком мало информации из Европы, чтобы осознать, как он опередил Старый Свет. У него было мало шансов донести свои идеи до Европы. Пути, по которым научные открытия достигали другие континенты, шли всё ещё в противопо­ложном направлении — из Старого Света в Новый. Сведения о его достиже­ниях не дошли даже до Соединённых Штатов.

Между тем сам он видел уже иные возможности, о которых в других странах будут задумываться лишь спустя десятилетия. Он думал о регистра­ции всего населения с помощью отпечатков пальцев. Его фантазии рисовала ему ещё более далёкую картину. Задолго до европейцев он размышлял о ме­ждународном полицейском сотрудничестве.

Не зная об открытии Жуана Вучетича, задачу разработки приемлемой системы регистрации отпечатков пальцев удалось решить (правда, несколько позже) не менее талантливому и пытливому человеку Эдварду Генри, рабо­тавшим генеральным инспектором полиции в Бенгалии (Индия). В 1901 году, став президентом лондонской полиции, он заменил бертильонаж дактило­скопией.

Большую роль в развитии дактилоскопии в Англии сыграло скандаль­ное дело по обвинению Бека, когда Адольфа Бека дважды путали с преступ­ником Томасом и приговаривали к тюремному заключению. И только отпе­чатки пальцев внесли ясность в это дело, как, впрочем, и в деле братьев Стра-тонов, которые зверски убили пожилых супругов Фарровых.

Система Генри нашла своё распространение в Великобритании, Шот­ландии, Ирландии, в британских колониях. В это же время она начала рас­пространяться в Европе и во всём мире.

Безусловно, можно назвать человеческой трагедией, когда изобрета­тель, достижение которого едва только завоевало мир, чувствует, что есть уже новое открытие, которое сводит на нет все его успехи. Именно такая судьба ожидала Альфонса Бертильона в тот момент, когда дактилоскопия уже глубоко укоренилась в Англии.

Кто-нибудь другой, может быть, и проявил бы такт и не только понял, но и приветствовал бы прогрессивное явление, тем более, что его роль и имя и без того стали достоянием истории. Бертильон был и остаётся человеком, проложившим науке путь в криминалистику. Он был и остаётся создателем криминалистической фотографии и первой в мире криминалистической ла­боратории. Но его упрямому характеру не хватало благоразумия. Перед гла­зами Бертильона рушились позиции, которые, казалось бы, в победоносном марше завоевала себе его система измерений.

Он бы ещё мог пережить, что от его системы отказались Аргентина и другие страны Южной Америки. Но вот дактилоскопия Генри проникла че­рез Англию в европейские бастионы бертильонажа. Уже в 1902 году в Венг­рии, Австрии, Испании, Дании, Швейцарии, Германии антропометрия усту­пила место дактилоскопии.

Остается тайной, до каких пор Бертильон серьёзно верил в то, что «ма­ленькое пятнышко», как он называл отпечатки пальцев, никогда не станет надёжным средством идентификации. Вместе с тем он не мог не придавать определённого значения отпечаткам пальцев, обнаруживаемым на местах преступлений. С 1894 года он все же тайком стал снимать отпечатки некото­рых пальцев на карточки своей картотеки в качестве «особых примет», а именно отпечатки большого, указательного, среднего и безымянного пальцев правой руки и тем самим пытался возместить недостаток своей системы идентификации, который даже он не мог отрицать. Бертильон считал ирони­ей судьбы, когда в 1902 году именно ему пришлось стать участником рассле­дования первого убийства на континенте, раскрытого путём случайной про­верки отпечатков пальцев, изъятых с места преступления.

Однако и после этого случая для Бертильона отпечатки пальцев по-прежнему оставались лишь терпимым приложением к антропометрии, пока 1911 год не привёл его к поражению, которое потрясло бы любого другого на его месте. Но его ничто не тронуло.

22 августа 1911 года парижские газеты опубликовали сообщение, кото­рое в глазах многих французов выглядело как весть о национальной катаст­рофе. Накануне из салона Карре в Лувре исчезло всемирно известное произ­ведение Леонардо да Винчи портрет Моны Лизы (считается, что это портрет супруги богатого флорентинца Франческо Джокондо, и называют его «Джо­конда»).

Чтобы подчеркнуть невероятность какого-либо события, в Париже одно время даже говорили: «Это то же самое, что украсть портрет Моны Лизы».

Вся французская полиция была на ногах, все границы и порты строжайше контролировались.

Проверка подвергались сотни подозреваемых. Проверяли даже психиатрические клиники, потому что там находились больные, выдавшие себя за любовников Моны Лизы. Но вдруг пришло известие: Бертильйон нашел отпечаток человеческого пальца, оставленного на стекле музейной витрины.

Это была правда.

Бертильон действительно нашел отпечаток пальца. Казалось, будто повторяется история, происшедшая в 1902 году. Но история не повторилась. Дактилоскопическая проверка многочисленных подозреваемых не дала результатов. Тогда об отпечатке пальца перестали говорить.

« декабря 1913 года, спустя почти 28 месяцев после кражи, один неизвестны, назвавшийся Леонардом, предложил флорентийскому антиквару Альфредо Гери купить у него портрет Моны Лизы. Когда его арестовали, он раскрыл тайну кражи, что вызвало новый скандал.

«Леонард» сам украл картину. Его настоящее имя Винченцо Перруджиа. Он итальянец и в 1911 году работал некоторое время в Лувре маляром.

То, что вор не встретил никаких трудностей, было позором для охраны Лувра. Ещё большим позором явилось то, что вора не могли так долго разыскать. Выяснилось так же, что Перруджиа бездельник и психопат, которого неоднократно арестовывала французская полиция. Последний раз его арестовали в 1900 году за покушение ограбить проститутку.

Тогда, согласно установленной Бертильоном в 1894 году схеме, у него были сняты отпечатки некоторых пальцев. Но так как в 1911 году количество снабженных отпечатками пальцев антропометрических карточек было слишком велико, чтобы их можно было просмотреть, то Бертильон оказался не в состоянии провести сравнение отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, с имевшимися у него дактолоскопическими данными. Кража, которую можно было раскрыть в течении нескольких часов, почти два года оставалась непостижимой тайной.

Со смертью Бертильона (13 февраля 1914 года) ушла из жизни и его система измерений. Вместо неё по всей Европе, включая Францию, полицейским средством идентификации стала дактилоскопия.

История Скотланд-Ярда.

Оставить комментарий